Бездушная цифрá навсегда, или Abbey Road в паутине забвения: 7 главных мифов об аналоговой звукотехнике

Как музыкант и звукорежиссёр со стажем в три десятилетия я всегда восхищался функциональностью цифровизации и вместе с этим оставался поклонником аналогового звука. Но власть цифровизации всё же не так велика, как порой кажется. Несколько лет назад гуру мастеринга американец Даг Сакс, отвечая на вопрос о стремительно охватывающих музыкальную индустрию изменениях, отметил: «Думаю, ещё многое предстоит узнать о том, как производить действительно превосходные цифровые записи, и, возможно, говорить о недостатках в цифровых процессах, с помощью которых цифровой мастер превращается в компакт-диск». Сакса уже нет на этом свете, да и компакт-диски уступили место флешкам, а те, в свою очередь, — облачным медиатекам, но спор звукоинженеров и гениев мастеринга о том, правомочно ли цифра марширует по планете, не утихает.

В России отношение к цифровой революции более чем позитивное: мы только переживаем бум стриминговых сервисов, формирование национальных экосистем с музыкальными платформами и неожиданную популярность платных подписок. Но, заглядывая на маркетплейсы, успокаиваешься и осознаешь: спрос на аналоговый звук — например, на классический одноканальный компрессор Teletronix или легендарный Shadow Hills — никуда не делся. Эти всемирно известные марки аналогового оборудования, на котором работают в тысячах звукозаписывающих студий по всему миру, по-прежнему востребованы и в России.

Ранее мы с вами уже затрагивали тему психоакустики. Один из постулатов этой науки о восприятии звуков человеком состоит в том, что определенные частоты наш мозг воспринимает как более «теплые», а некоторые, наоборот, как неприятные и «острые». Прошедший через ламповый усилитель звук обретает дополнительные приятные нашему мозгу краски — обертона. Образно говоря, лампа «подкрашивает», «поджаривает» звук, в то время как цифровая запись остается «честной», «стерильной».

Зародившись задолго до цифровой эпохи, ламповый звук стал феноменом всей музыки XX века, а без такого побочного эффекта работы аналоговой схемотехники, как перегрузка, нельзя представить себе классический рок. Дисторшен, или овердрайв — эффект, который активно использовал Чак Берри. А Джимми Хендрикс без перегруза комбоусилителя вообще не подходил к гитаре. И так можно сказать еще про сотни известнейших музыкантов эпохи становления рок-н-ролла. Практически все самые лучшие роковые соло сыграны с перегрузом. В них гитара не звучит, она поёт — ноты будто растягиваются, композиция становится более длинной, протяжной и эмоциональной.

Можно ли добиться чего-то подобного сегодня, используя новейшие достижения в цифровых технологиях? Я бы сказал, что в инженерном смысле слова это будет грубая имитация, ведь путь достижения «ламповой теплоты» совершенно иной — с помощью плагинов. Но теперь, когда звукорежиссёры умело используют эти плагины, имитация «лампы» выглядит уже более правдоподобной. И чем лучше будет становиться музыкальный софт, тем быстрее мы будем приближаться к идеальной реплике.

Отдельная тема — различные перегрузы. Во время записи голоса перегрузка — это почти всегда плохо, за исключением некоторых стилей и направлений, неважно, о какой технологии мы говорим. Если на усилителе мы перегружаем голос, то можем потерять разборчивость, особенно по верхним частотам. Однако если перегружаем гитару, получается потрясающий звук, рычащий на низких нотах и поющий на высоких тонах. Так, если при цифровой записи мы превышаем ноль децибел, то получаем неприятный скрежет, и это считается браком. Но для лампового усилителя «подкрашивать» — это почти естественно. Само устройство «лампы» дает нам возможность в пиках уходить на подкрашивающий перегруз, что добавляет в акустику новые гармоники, приятные слуху. В последнее время производители звукотехники пытаются повышать динамический диапазон своих девайсов, таким образом добавляя им звуковой теплоты.

Несмотря на то что спрос на аналоговые носители в наше цифровое время намного меньше, чем в 60-е или 80-е, есть тренды, свидетельствующие об интересе меломанов к такого рода продуктам. Особенно это заметно по развитым странам, где потребитель, видимо, уже начал уставать от неосязаемости своих приобретений.

Ведь что сейчас происходит, в том числе уже и у нас, в России? Мы не покупаем кассет или CD-дисков и даже не покупаем конкретный трек. Мы оплачиваем подписку, означающую лишь временное право слушать музыку. Это невозможно подержать в руках и на полку в шкафу не поставить. Что же на этом фоне означает приобретение, скажем, виниловой пластинки? В этом случае мы словно покупаем маленький процент души артиста. И это только начало спектакля.

Поэтому для меня нет ничего удивительного в том, что Metallica недавно купила целый завод для производства винила. В Соединенных Штатах продажи виниловых пластинок по объемам уже обогнали CD — цифровой носитель информации, который лет пятнадцать назад был вне конкуренции. Процесс изготовления самой пластинки подешевел — небольшой тираж сегодня можно напечатать. Всё это приводит к повышению рентабельности. Спрос же обеспечивают филофонисты, реставрирующие заводящиеся ручкой патефоны, артисты-экспериментаторы, играющие диджей-сеты на проигрывателях с раструбами, и простые граждане, мечтающие о покупке физического, осязаемого и атмосферного предмета искусства.

И это не совсем так. Много раз на собственном опыте убеждался, что в рэперской среде очень уважают кассеты. Я пять лет проработал с российским рэпером Сашей ST, очень талантливым человеком, большим поэтом и подлинным фанатом аудиокассет. У него есть Mercedes 1980 года выпуска, на котором он периодически ездит. Бывали случаи, когда я составлял ему компанию. Так вот, в машине у него рабочая магнитола, в которую он вставляет бочком кассету — и мы слушаем ее в поездке. Что я могу сказать после этого? Я понимаю этих людей. Они ценят не стерильное воспроизведение композиции, добиться которого от аудиокассеты, понятное дело, невозможно, но его самобытность.

В эпоху, в которую мы проживаем, нет-нет да и возвращаются необычные фишки из аналоговой эры. Примером тому может служить звуковой прием scratch — тот самый диджейский трюк из 80-х, — резкое подергивание звуковой дорожки винилового диска, которое сопровождается скрежетом. Некоторые артисты специально для этого приглашают профессионального диджея — и он им в реальном времени «пилит». Всё это для того, чтобы уйти от «бездушной цифры», её стерильности, и привнести в музыку больше оригинальности, живости, неповторимости.

80-е — удивительное время. При всем уважении к виниловой пластинке, этому уникальному историческому артефакту, бобины и потом кассеты не зря так быстро захватили мир звуковоспроизведения. Магнитная лента, в отличие от диска, обладает уникальной функцией: если есть два магнитофона, то запись можно тиражировать. Молодому человеку, родившемуся в нулевых, а тем более позже, очень трудно понять, каким чудом для советского музыканта была эта кнопка записи с красной точкой или надписью Rec. Во времена моей юности, если у кого-то оказывалась бобина с песнями Высоцкого, то никакой фабрики «Мелодия» уже не требовалось — запись тиражировалась в геометрической прогрессии, разлеталась в поездах по всей стране. И за этот дар мы благодарны не винилу, а бобинам и кассетам с магнитной лентой.

Другая важная победа бобины над винилом состояла в том, что пластинка не терпела вибрации — любое неосторожное движение сбивало иглу с нужной бороздки. По этой причине переносных граммофонов не существовало. Магнитофон и здесь стал своеобразным прорывом к свободе — мало того, что технология позволяла тиражирование в домашних условиях, так она еще оказалась достаточно совершенной, чтобы вырваться с коммуналок и кухонь на улицу.

Я до сих пор помню школьные годы и свой первый магнитофон «Романтик». Это потрясающая вещь, которая работала, по-моему, от шести или восьми больших круглых батареек, которых хватало часа на два непрерывного воспроизведения. Поставить такой агрегат на плечо и шагать по большому проспекту с музыкой — действительно, чем не романтика?

Безусловно, и проигрыватели пластинок, и бобинный магнитофон с кассетником требовали к себе внимания. Но если оно оказывалось качественным, никаких проблем с выполнением основных функций не возникало. Если говорить о проигрывателях винила, то необходимо было следить прежде всего за состоянием иглы и чистотой пластинки. Запыленная или с пятнами на бороздке, она выталкивала иглу, которая нередко в итоге царапала сам носитель. Устранить царапину было уже невозможно — всякий раз при прохождении иглой проблемного участка сбой повторялся. Наихудшей считалась ситуация, когда царапина приводила к отскоку иглы назад. В таком случае определенный отрывок записи проигрывался, как сказали бы сейчас, на репите, и продолжить воспроизведение в обычном формате можно было только одним способом — аккуратно переставив иглу вручную.

Врагом магнитофона тоже была пыль, которая неизбежно скапливалась в деке — отсеке, где размещалась кассета. Традиционной была ситуация, когда звук воспроизведения становился прерывистым и искаженным. Для устранения этого дефекта, как правило, достаточно было прервать проигрывание, достать кассету, взять ватку, смочить ее в спирте и аккуратно протереть головку — тот самый элемент конструкции, который и обеспечивал считывание магнитного сигнала с прокручиваемой ленты.

Основная проблема была связана с приводом прижимного валика, прерывания в движении которого приводили к выпуску части ленты из корпуса кассеты в полости магнитофона. Воспроизведение при этом прекращалось не сразу, и прослушивающий осознавал масштабы беды уже по факту — вынув кассету из деки и обнаружив там комок вылезшей ленты. Извлечь её без причинения урона записи оказывалось тем сложнее, чем позже было прервано воспроизведение. Однако «жующими» были не все магнитофоны, да и подобные проблемы решались зачастую своими руками в домашних условиях путем замены того самого пасика для магнитофона. Новый привод усиливал давление прижимного валика на ленту и магнитофон переставал «жевать» её.

тот миф, скорее всего, родился от любителей разбираться во всём понемногу… Никто из известных мне музыкантов не отказался бы посетить Abbey Road и, возможно, даже записаться там. Ведь за этой лондонской вывеской в доме третьего округа Вестминстер скрыта огромная школа звукозаписи, работающая с 1931 года. Большинство меломанов знает это место прежде всего как один из важных адресов для музыки Beatles, но профессиональные музыканты хорошо понимают, что у каждой студии есть своя школа, история, методика и наработанный опыт. Чтобы приблизиться к звучанию Abbey Road, необходима не только безупречная аппаратная часть, микрофонный парк и сама акустическая атмосфера, но и весь опыт инженеров и саунд-продюсеров, накопленный за 92 года существования студии. Только вдумайтесь в эту цифру!

Одно могу сказать с уверенностью: лейблы не умрут, пока существует музыка в общем понимании этого слова. Нейросети смогут подражать великим композиторам, но по сути, это просто переработка их музыки. Нейросеть не создаст вам новый шедевр, она слепит его из фрагментов того, что создали люди за всю известную — подчеркиваю это слово — историю. Но всё это будет вторично, пока работает Валерий Гергиев и симфонический оркестр Мариинского театра или Берлинский филармонический, пока поет Анна Нетребко или Рене Флеминг, пока играет Kronos Quartet или Ланг Ланг. Академическое музыкальное искусство всегда в авангарде технологий звукозаписи.

Время и развитие технологий, конечно, оказывают влияние на любую профессию. Звукорежиссура не исключение. Но я бы не сказал, что цифровая эра изменила основы моей деятельности или что в аналоговую эпоху было лучше или, наоборот, хуже. Цифра, безусловно, победила в таких областях, как продвижение начинающих музыкантов, электронная дистрибуция и скорость организации процессов. Однако и сегодня — как дома, так и на работе в студии — нас окружает аналоговая звукотехника. Она как напечатанная на бумаге фотография: с приходом цифровой не ушла в прошлое, а стала значительно более ценной по сути. Язык мой тоже, как мне кажется, не сильно изменился. Как и все звукорежиссеры, я называю бас-барабан бочкой, snare — малым барабаном или ведущим.

Как и многие бас-гитаристы, получившие опыт еще в СССР, я знаю, что такое плоская канитель. И все советские гитаристы это знали. Тогда трудно было достать струны с округлой второй обмоткой, а струны с плоской наша промышленность освоила, скорее всего, в силу того, что такие струны нужны смычковым музыкальным инструментам (контрабасу, например).

Самый узнаваемый пример звучания плоской канители для грядущих поколений сохранил мосфильмовский хит Эльдара Рязанова «Служебный роман». Написанная для него песня «У природы нет плохой погоды» содержит басовую линию, по которой ее можно узнать. Эта линия исполняется как раз на струнах с плоской канителью.

Вспоминая эту мелодию, я невольно задумываюсь: каким будет музыкальное наследие XXI века? будет ли оно жить дальше в поколениях, как наследие наших отцов прижилось в нас? сформируются ли внутри него свои подвиды и течения, новые жанры? будет ли свой узнаваемый почерк у любой современной звукозаписи через 100 лет, свои «канители»? Бессмысленно загадывать, но внутри есть какая-то удивительная вера в справедливость происходящих больших перемен и неотвратимость эпохи сотворения новых мифов, уже о цифровой звукотехнике, которая за ними последует.

• Шарапов А. В. Аналоговая схемотехника, 2006.
• Андреевская Т. М. Полный курс основы аналоговой схемотехники.
• Малахов Б. П. Схемотехника аналоговых устройств, 2000.
• Богомолов С. А. Основы электроники и цифровой схемотехники, 2014.
• Гаврилов С. Искусство ламповой схемотехники, 2012.
• Морган Джонс. Ламповые усилители, 2007.
• Гендин Г. С. Всё о радиолампах, 2014.

• Pink Floyd. Delicate Sound of Thunder.
• The Beatles. Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.
• The Beatles. White Album.
• Herbie Hancock. Mr. Hands.
• Sting. Symphonicities.
• Marcus Miller, Victor Wooten, Stanley Clarke. Thunder.